Я ступаю по скользкой насыпи — мостовая всегда в грязи.
Фитили на славу промаслены, и погаснуть им не грозит.
Небо падает спелой сливою, а последний луч догорит —
Наша гвардия молчаливая залезает на фонари.
Должность скромная, не почетная, и обязанности просты.
Ночь бросается, обреченная, в переулки и под мосты.
Тенью мечется, одинокая, слышен горький и тихий плач.
Не кляни меня, черноокая, я фонарщик, а не палач.
Ты же все понимаешь, умница — таково мое ремесло.
Мы разделим с тобою улицы, благо четное их число.
За стеклом, дребезжащим в рамочке, огонек на ветру дрожит.
Погадай-ка мне, ночь-цыганочка, и о будущем расскажи.
Может, стану я камнем в гавани, повстречавшись с чьим-то ножом?
Или петь под глухими ставнями буду, чьей-то красой сражен?
Лишь бы в вечной сонной усталости я поднялся на миг с колен.
Обмани меня, ночь, пожалуйста, слишком честен со мною день.
Днем свои фонари погасшие наблюдаю с усмешкой злой.
Ты приходишь, моя бесстрашная, я слуга до рассвета твой.
Потому что лишь в блеске пламени тени глубже, а тьма — черней.
Безымянный твой верный знаменщик, преклоняющийся сильней
Перед этой борьбой таинственной на границе ночи и дня.
Приходи же, и будь единственной, кто живет, обманув меня.